Майлз постучал в резную деревянную дверь.
– Кто там? – донесся приглушенный голос Елены. Майлз надавил на украшенную эмалевым рисунком круглую ручку – не заперто! – и просунул в приоткрывшуюся дверь руку с цветами.
– Ой, Майлз, входи, – добавила Елена.
Майлз, тощий в своем черном костюме, проскользнул в дверь и для начала улыбнулся. Елена сидела возле окна в старинном кресле. – Как ты догадалась, что это я? – спросил он.
– Ну, это мог быть либо ты, либо… Никто мне не протягивает цветы, стоя на коленях. – Ее взгляд на мгновение задержался на уровне дверной ручки, невольно выдавая, что свои умозаключения Елена вывела из его роста.
Майлз немедленно пал на колени, быстро проделал в таком положении путь по ковру и демонстративно вручил Елене свое подношение. «Вуаля!» – воскликнул он, и от удивления она рассмеялась. Зато ноги выразили протест против столь жестокого обращения болезненной судорогой. – А-а… – Майлз прочистил горло и добавил гораздо тише: – Не могла бы ты мне помочь подняться? Эти проклятые грави-костыли…
– О боже… – Елена помогла ему добраться до своей узкой постели, заставила прилечь и вытянуть ноги, а сама вернулась в кресло.
Майлз оглядел крохотную спальню.
– Мы тебе что, не смогли найти ничего получше этого чулана?
– Мне здесь нравится. Нравится, что окно на улицу, – сказала Елена. – А комната моего отца в этом доме еще меньше. – Она понюхала цветы, пахнущие чуть привядшей зеленью. Майлз тотчас же пожалел, что не поискал специально другие, подушистее. С внезапным подозрением она подняла на него взгляд: – Майлз, где ты их взял?
Он покраснел, чувствуя себя слегка виноватым.
– Позаимствовал у деда. Можешь мне поверить, пропажи никто не заметит. Там, внизу, просто джунгли.
Елена беспомощно покачала головой. – Ты неисправим. – Но улыбнулась.
– Ты не против? – тревожно спросил он. – Мне подумалось, что ты от них получишь больше удовольствия, чем он.
– Только как бы никто не подумал, что это я их стянула!
– Отсылай всех ко мне, – благородно предложил Майлз. И вздернул подбородок. Елена, помрачнев, уставилась на хрупкие цветочные лепестки. – О чем ты сейчас задумалась? Печальные мысли?
– Честное слово, у меня, должно быть, не лицо, а какое-то стекло.
– И вовсе нет. Твое лицо скорее похоже на… на воду. Сплошные отражения и блики света – и никогда не знаешь, что скрывается в глубинах. – В конце фразы он понизил голос, подчеркивая таинственность этих самых глубин.
Елена иронически улыбнулась, а потом вздохнула уже всерьез.
– Я просто подумала… Я ни цветочка не положила на могилу матери.
В предвкушении такого плана Майлз просветлел. – А ты хочешь? Мы могли бы выскользнуть с заднего хода… Нагрузить тележку-другую – никто бы и не заметил.
– Ну уж нет! – вознегодовала Елена. – Ты и так столько натворил. – Она повернула цветы к окну, за которым серебрились холодные осенние облака. – В любом случае, я и не знаю, где эта могила.
– Да? Как странно. Сержант Ботари до того зациклен на твоей матери, что, я думал, он туда паломничества устраивает. Впрочем, он, наверное, не любит вспоминать о ее смерти.
– Вот тут ты прав. Однажды я попросила его поехать туда, где она похоронена – посмотреть на это место и все прочее; так я будто со стенкой заговорила. Знаешь, как это он умеет.
– Да, вылитая стена. Особенно та, которая на кого-нибудь обрушивается. – В глазах Майлза зажегся огонек: можно было порассуждать теоретически. – Может, это чувство вины? Может, твоя мать оказалась одной из тех немногих женщин, что умирают при родах – она же умерла примерно тогда же, когда родилась ты, верно?
– Он говорил, что это была катастрофа с флаером.
– А-а.
– А в другой раз сказал, что она утонула.
– М-м? – Проблеск интереса перерос в стойко тлеющий огонек. – Но если ей пришлось совершить вынужденную посадку на реку или что-то вроде, то оба объяснения могут быть верными. Или если флаер сажал он…
Елена вздрогнула. Майлз заметил это и молча обругал себя бесчувственным болваном.
– Ой, прости. Я не собирался… боюсь, просто я сегодня в жутком настроении. – извинился он. – Все этот проклятый траур. – Прижав кисти к телу, он захлопал локтями, изображая стервятника.
На какое-то время Майлз впал в глубокое молчание, размышляя о церемониях, связанных со смертью. К его молчанию присоединилась и Елена, задумчиво глядя прямо вниз, с высоты четвертого этажа, на роскошную траурную толпу барраярских аристократов, входящих в дом или покидающих его.
– Мы могли бы разузнать, – проговорил Майлз неожиданно, вырвав ее из состояния задумчивости.
– Что?
– Где похоронена твоя мать. И даже никого не пришлось бы спрашивать.
– А как?
Майлз усмехнулся и встал. – И не собираюсь рассказывать. Ты еще примешься меня отговаривать, как в тот раз, когда мы полезли вниз в пещеры возле Форкосиган-Сюрло и обнаружили старый партизанский склад оружия. Знаешь, тебе бы в жизни не представилось больше случая поводить один из этих древних танков.
Елена ответила некоторым сомнением. Видимо, об указанном инциденте у нее сохранились живые и пугающие воспоминания – хотя ее-то тогда обвалом не накрыло. Но все же она последовала за ним.
Они осторожно вошли в темную библиотеку на первом этаже. Майлз с двусмысленной ухмылкой приостановился возле дежурного охранника на входе и, доверительно понизив голос, произнес:
– Ты не мог бы вроде как погреметь дверью, если кто-то появится, а, капрал? Нам бы… м-м-м… вряд ли хотелось, чтобы нас внезапно прервали.